Лолибон отсалютовала ей кубком и опустошила его за раз. Небрежно откинула его в сторону, не заботясь о том, что пачкает простыни.
— Знаешь, а я скучаю по сукиному сыну Анверу, — она хмыкнула и подняла глаза к потолку, боясь пролить пьяные слезы. — Никогда не думала, что произнесу это: я убила единственного мужчину, который любил меня бескорыстно!
Роуз молчала, ей не нравились полуночные беседы с особой, которая в пылу ярости может отнять жизнь, но выбирать не приходилось.
— Ты знаешь, за что я его убила? Нет, я бы пережила унижение, какое испытала из-за того, что он опоил меня любовным зельем и подложил под дракона. Хотя я поклялась много лет назад, что ни один из них не дотронется до меня. Сколько раз мне приходилось проходить через унижение, и ничего, я выжила. Я убила Анвера за то, что он лишил меня будущего. У меня в руках было три мага, с которыми я могла перевернуть мир, а наглый мальчишка все разрушил. Я оказалась в мышеловке, без возможности гулять, где пожелаю, незаметно появляться там, где меня не ждут. А поганец смотрел, как я бешусь от бессилия что-либо изменить, и смеялся. И мне нестерпимо захотелось оборвать этот смех. Я знаю, как одним движением ломать шею, и моя рука вцепилась в нее. Мне не забыть глаза Анвера, полные удивления, когда он понял, что живет последнюю секунду.
Королева опустила голову и уставилась в одну точку. Демоны прошлого рисовали ей картину смерти Анвера, как он падал, широко раскинув руки, как его черные волосы, вьющиеся крупными кольцами, вздрогнули, когда тело уже мертвого любовника ударилась об пол.
— Когда я впервые пригласила его к себе в спальню, он был таким милым, таким неопытным. Мальчик прикасался ко мне так осторожно, словно я была фарфоровой куклой. Смешной.
Лолибон потянулась к графину, и разочарованно потрясла им — вино плескалось на дне.
— Черт! Позови служанку, пусть еще принесет. Я выспалась, а нам с тобой есть о чем поговорить.
ГЛАВА 18
— Эх, Анвер, Анвер…
Королева поставила пустой кубок рядом с кувшином и легла на кровать так, чтобы видеть пляшущие языки пламени в камине. Это Роуз попросила служанку разжечь огонь в стылой комнате.
Остров Пигеон располагался севернее лабиринтов, и осень сюда пришла в одночасье. Поднялся тревожный ветер, тронул сердитым порывом листву уставших деревьев, заставил кружиться в воздухе золу, назло людям, прячущимся по домам, метнул ее в окна, а напоследок пригнал стадо тяжелых туч, пролившихся на землю холодными слезами. С упорством ратного барабанщика стучал дождь по жестяным крышам, тонкими ручейками разрисовывал стекло, заставляя кутаться и желать живого тепла.
Если бы Роуз оказалась дома, она порадовалась бы тихому вечеру у камина, но рядом с Лолибон… Хоть и лежала та в расслабленной позе сытой кошки, но немигающий взгляд и жуткая задумчивая улыбка настораживали. Приходило на ум сравнение, что должно быть с такой улыбкой палач смотрит на хорошо проделанную им работу, испытывая профессиональную гордость убийцы.
— Эх, Анвер, Анвер, — еще раз повторила Лолибон и потянулась всем телом, нежась в тепле каминного огня. — Глупый и нежный мальчик. А ты помнишь свой первый раз? — вдруг спросила она, поднявшись на локте и с интересом уставившись на Роуз.
— Нет, не помню, — ответила покрасневшая от неловкости девушка.
— Стесняешься? Ни за что не поверю, что можно забыть ночь превращения в женщину. Ну, или день, — над чем-то засмеялась Лолибон. — Ты была пьяна? Нет? А хочешь, я тебе про свой первый раз расскажу?
И, не дожидаясь ответа, придя в заметное волнение, она перебралась на сторону Роуз.
— Открою тебе страшную тайну! — обдав винным духом, зашептала рассказчица, театрально распахнув и без того большие глаза. — Я не всегда была королевой, и голубой крови во мне ни капли. А течет по этим венам, — Лолибон вытянула вперед тонкие руки, — кровь моего отца Рыжего Брыска да матери Гульхерьи-домоседки. И относились мы к высокородным господам весьма условно — папенька обучал богатых сынков ратному искусству. Помахать двуручным мечом, пострелять из лука, сойтись в схватке на пиках или ножах — вот чем он был рад заниматься круглые сутки, забывая о родном доме, вечно хворающей жене и малом дитяти, появившемся на свет пару годочков назад. Но подвели мы с мамкой его: сначала я, потому как родилась не мальчиком, а потом матушка, потому как устала бороться с одиночеством и болезнями и, не простившись ни с кем, отдала богу душу.
Пришлось Рыжему Брыску таскать меня за собой по всяким поместьям, куда звали его как знаменитого учителя воинского дела. Во время уроков сидела я в углу тихой мышкой, поскольку однажды папенька, раздраженный плачем дочки, ударил меня так крепко, что я враз позабыла все слова и звуки.
Роуз смотрела на Лолибон, открыв рот. Только что перед ней полулежала изнеженная королева, а сейчас она слушала человека со свойственным простым людям говором. Эта разительная перемена удивила принцессу, и она невольно прониклась симпатией к той маленькой девочке, рано потерявшей мать.
— Шли года, я росла, а вместе со мной росло желание доказать отцу, что и дочерям под силу стать сильными, быстрыми и умелыми воинами. Чтобы однажды он увидел, как я могу противостоять любому из его учеников, и гордился мною. Чтобы не смотрел, как на обузу, перестал говорить при всяком удобном случае: «Эх, был бы у меня сын…»
— Получилось? — не удержалась Роуз. Лолибон рассказывала о своем детстве с затаенной болью, и в душе слушательницы зародилось сочувствие.
— Получилось, — глаза Лоли, до этого горевшие азартным огнем, погрустнели. — Увидев, как я ловко орудую кинжалом и пикой, отец сделал из меня мальчика для битья, и с тех пор дворянские сынки отрабатывали на мне удары. Но я только крепче сжимала зубы. Ничего, что я не могла уснуть от ноющих ран и ушибов, ничего, что меня коротко стригли, а мое тело забыло, что такое платье и девичьи туфли, зато я прошла такую боевую школу, что к тринадцати годам стала непобедимой среди сверстников. Мало какому папиному ученику удавалось положить меня на лопатки, я неизменно оказывалась сверху, хотя ростом была меньше любого из них.
Но однажды все изменилось.
Нас пригласили в весьма богатый дом, где учениками отца стали два брата. Дард и Виль с самого начала показались мне не по годам взрослыми, хотя один из них был моим ровесником, а другой — на пару лет старше. Я не говорю об их стати. Тут все как обычно для юнцов — длинноногие и нескладные. Я говорю о железном костяке, который с первого момента заметен у сильных духом: серьезных, знающих, что хотят получить от жизни, и упорно добивающихся своего.
Только много лет спустя, когда нас троих накрыла первая любовь, я поняла, какие братья на самом деле ранимые и трепетные.
Королева говорила, а у Роуз щемило сердце. Она знала, что у этой истории нет счастливого конца, иначе Лоли не сидела бы сейчас в жарко натопленной комнате и не изливала душу своей пленнице.
— В этом замке мы с отцом задержались надолго. Братья прилежно изучали приемы боя, оттачивали мастерство и, что особо радовало, ни разу не позволили отцу прикрикнуть на меня или как-нибудь унизить.
Рыжий Брыск присмирел, не заставлял коротко стричь волосы, даже сходил со мной на ярмарку, где расщедрился и купил два нарядных платья и узконосые туфли.
В лавке, где швея сноровисто подгоняла по моей фигуре новую одежду, хозяйка невзначай заметила, что пора бы мне носить подобающее для девушки белье. И только тогда я осознала, что перестала быть плоскогрудой, а мои соски болят вовсе не из-за того, что в учебном бою часто падаю на пол.
Вскоре появились и другие ежемесячные доказательства моей зрелости. Ты понимаешь, о чем я говорю.
Братья тоже заметили перемены во мне. Если до этого мы могли кувыркаться, не обращая внимания, где и как переплелись руки-ноги, то теперь я все чаще ловила на себе их внимательные, а порой и удивленные взгляды, словно мы не были знакомы почти год, а повстречались только вчера.